О творчестве Х.Л.Борхеса
Принимаем мы того или не принимаем, но человечество разделено на крупнейшие мировоззренческие пласты со своими религиозно-космогоническими и нравственными представлениями, которые невозможно привести к общему знаменателю, ибо что для одних является истиной, для других не имеет к ней никакого отношения. Особенно ярко это проявляется в гуманитарных науках, где однозначная оценка произведений того или иного автора часто очень затруднительна или просто невозможна. Это происходит в тех случаях, когда автор в своих сочинениях открыто проявляет неуважительное отношение к религиозным чувствам огромных пластов человеческого общества. Подобные произведения, даже если и обладают многими другими достоинствами, предвзяты и не могут считаться универсально признанными.
Хорхе Луис Борхес принадлежит к числу именно таких проблематичных писателей. Творчество его трудно отнести к какому-либо определённому жанру, ибо по форме оно соответствует художественной литературе, часто басенного характера с резко выраженной иносказательностью, а по содержанию представляет собой некий род, я бы сказала, воинствующей религиозно-философской тенденциозности, изобличающей внутреннюю борьбу писателя, и прежде всего с религиозными представлениями христианства, которые с удручающей откровенностью он пытается развенчать почти во всех своих произведениях. Ярким примером этого является, например, его «История Вечности».
Здесь , рассуждая о Святейшей Троице , которая заключает в себе эссенцию христианского понятия о любви и нравственности, он пишет : «Imaginada de golpe, su concepcion de un padre, un hijo y un espectro, articulados en un solo organismo, parece un caso de teratologia intelectual, una deformacion que solo el horror de una pesadilla pudo parir. El infierno es una mera violencia fisica, pero las tres inextricables personas importan un horror intelectual, una infinidad ahogada, especiosa, como de contrarios espejos».
Вероятно, придавая языку символов физический характер, он рассматривает концепцию Святой Троицы как интеллектуальную тератологию, как деформацию, которую мог породить только кошмарный ужас. Даже ад, который он связывает с простым физическим насилием, не так чудовищен в его представлении, как три запутанные, по его выражению, лица Троицы, навевающие «интеллектуальный ужас своей душной и фальшивой бесконечностью, вроде той, что отражается в двух противопоставленных зеркалах». Такой взгляд на Троицу связан с неприятием божественности Христа и стремлением доказать, что Иисус Христос является всего лишь случайным посланником Бога, неким историческим инцидентом, но никак не вечным и непреходящим Судьёй ( « un delegado o casional del Se n or , un incidente de la historia , no el auditor imperecedero , continuo »). Что же касается христианской религи, то она в его глазах представляется монстром, которого взялся спасти и спас в своё время Святой Ириней. Он употребляет именно это слово - монстр : “Asi Ireneo se propuso salvar el monstruo y lo consiguio .”
К сожалению, в этих словах заключается основная идея творчества Борхеса, которая в его сочинениях развивается им в аллегорической форме.
В связи с этим главными символами его произведений можно считать Лабиринт и Вечность, или Город Вечности, которые присутствуют в его произведениях или непосредственно, или иносказательно. Прежде всего это его рассказы «Бессмертный», «Тлен, Укбар, Orbis tertius » и «Дом Астерия». В первых двух из них в образах Города Бессмертных и Планеты Тлен угадываются христианские понятия о вечном городе Иерусалиме и о Царствии Божьем. В обоих этих рассказах главенствует идея отрицания всяческого порядка, гармонии и симметрии , составляющих, как известно, основу мироздания согласно христианскому учению.
Лабиринт, окружающий Вечный Город, символизирует единственный путь к нему. Этот путь в христианской религии определяется как жертвенный, построенный на стремлени к нравственному совершенству и красоте. Согласно же Борхесу, он предназначен только для того, чтобы запутать человека. В своём рассказе « Бессмертный » он пишет : “ Un laberinto es una casa labrada para confundir a los hombres; su arquitectura , prodiga en simetrias , esta subordinada a ese fin” . Замечание arquitectura , prodiga en simetrias ” , то есть “ архитектура, перенасыщенная симметрией”, относится как раз к понятию о нравственной красоте, которая, по мнению Борхеса, абсолютно бессмысленна и выдумана, как бессмысленна и выдумана нравственность вообще, а также само понятие о Царствии или Городе Божьем. И достижение их совсем не оправдывает тех мучительных жертв, которые для этого требуются: “ Insoportablemente so n e con un exiguo y n i tido Laberinto : - пишет он в том же рассказе, - en el centro hab i a un c a ntaro ; mis manos casi lo tocaban , mis ojos lo ve i an , pero tan intrincadas y perplejas eran las curvas que yo sab i a que iba a morir antes de alcanzarlo “ , (то есть “ Мне мучительно грезился чистый, невысокий лабиринт: в самом его центре стоял кувшин; мои руки почти касались его, глаза его видели, но коридоры лабиринта были так запутанны и коварны, что было ясно: я умру, не добравшись до кувшинa”. )
Не трудно догадаться, что кувшин символизирует Царствие Божье, или Город Бессмертных. Жажда достигнуть его, по Борхесу, не может быть утолена по двум причинам: во-первых, потому, что невозможно выйти из запутанного лабиринта, чтобы добраться до кувшина и, во- вторых, потому что нет в нём ожидаемой воды. Однако воображением Борхеса герой рассказа всё-таки выходит из лабиринта и что же он видит?. “Yo habia cruzado un laberinto, pero la nitida Ciudad de los Inmortales me atemorizo y repugno”. ( «Я пересёк лабиринт , но светлый Город Бессмертных внушил мне ужас и отвращение » ) - пишет Борхес и вот как он его описывает : « Esta Ciudad (pense) es tan horrible que su mera existencia y perduracion, aunque en el centro de un desierto secreto, contamina el pasado y el porvenir y de algun modo compromete a los astros. Mientras perdure, nadie en el mundo podra ser valeroso o feliz. No quiero describirla; un caos de palabras heterogeneas, un cuerpo de tigre o de toro, en el que pulularan monstruosamente, conjugados y odiandose, dientes, organos y cabezas, pueden (tal vez) ser imagenes aproximativas.» , ( то есть « Этот Город , подумал я , ужасен ; одно то , что он есть и продолжает быть , даже затерянный в потаенном сердце пустыни , заражает и губит прошлое и будущее и бросает тень на звезды . Пока он есть, никто в мире не познает счастья и смысла существования. Мне не хочется описывать этот город; хаос разноязыких слов, тигриная или воловья туша, кишащая чудовищным образом сплетающимися и ненавидящими друг друга клыками, головами и кишками, - вот что такое этот город». )
Такова прямо-таки сюреалистическая картина Города Бессмертных, которая едва ли может присниться даже в самом кошмарном сне. Предполагаемые мир, гармония и красота этого города оказываются следствием вымысла каких-то безумных и мёртвых богов. На самом же деле в нём царит жуткий хаос, который и составляет, по Борхесу, основу мироздания. Вывод его однозначен: нет логики в Царствии, а потому и нет морали: « No hay m e ritos morales o intelectuales », - заключает он в этом же рассказе, и это заключение не остаётся только в нём, но проходит красной нитью во всех его произведениях.
Аналогичная идея заложена в его рассказе «Тлен, Укбар, Orbis tertius » (« Tlon , Uqbar , Orbis tertius » ). Планета Тлен также является как бы праобразом христианского Царстия Небесного, упорядоченного согласно божественным законам, которые Борхес, вслед за Ницше, считает бесчеловечными, потому что всякая упорядоченность, закон, гармония, по его мнению, бесчеловечны. Он утверждает, что « Контакты с Тленом и привычка к нему разложили наш мир. Очарованное стройностью, человечество всё больше забывает, что это стройность замысла шахматистов, а не ангелов».
Но если Царствия как такового не существует, не существует и его морали. И то, и другое является измышлением какого-то безумца и обманщика, построившего лабиринт.
Рассказ «Дом Астерия» посвящён как раз этому «безумцу», то есть чудовищу Астерию, прообразом которому послужил мифический Минотавр, построивший Критский лабиринт. Но со своим мифическим прототипом Астерий Борхеса связан только внешне. По сути же в нём угадывается тот самый «монстр», которого защитил Святой Ириней, - или иначе, Иисус Христос. За исключением пары последних строк, весь рассказ представляет собой монолог этого чудовища, как в кривом зеркале отражающий слова Спасителя и Судьи христиан. Так, намекая на призыв Христа: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас», Борхес вкладывает в уста Астерия следующее предложение: « es verdad que sus puertas - имеются в виду двери лабиринта - ( cuyo numero es infinito ) est a n abiertas d i a y noche a los hombres y tambien a los animales . Que entre el que quiera » . («Это верно, что двери его ( чьё число бесконечно) открыты днём и ночью для людей, а также для животных. Пусть войдёт , кто хочет» ).
Обещание суда ( "yo castigare a su debido tiempo"), отвращение от любострастия и роскоши ( "No hallara pompas mujeriles aqui ni el bizarro aparato de los palacios - no hay un solo mueble en la casa"), божественность Христа ( "La casa es del tamano del mundo; mejor dicho, es el mundo........Quiza yo he creado las estrellas y el sol y la enorme casa, pero ya no me acuerdo"), Е го непротивленчество (- «Lo creeras, Ariadna» - dijo Teseo - . El minotauro apenas se defendi o».) - всё здесь представлено в искаженной форме. Даже имя Спаситель выступает здесь синонимом слова убийца, ибо Астерий считает, что убивая людей, он их спасает, так же, как его самого спасает Тесей, тем, что убивает его. Кого же символизирует Тесей, убивающий «спасителя» и освобождающий мир? Не героя ли «Немецкого реквиема»? Впрочем, об этом ниже.
Можно привести ещё много подобных примеров, но я ограничусь, пожалуй, только одним, а именно: «Фрагментом из апокрифического евангелия» , где Борхес, подобно Ницше, перефразирует Блаженства Христа и законы Моисея, меняя их содержание на противоположное.
Вот некоторые из них.
- Слова Христа « Блаженны нищие духом ; ибо их есть Царство Небесное » он заменяет следующими : «Desdichado el pobre en espiritu , porque bajo la tierra ser a lo que ahora es en la tierra» . (то есть: Несчастны нищие духом, ибо под землёй будет то, что над ней.)
- Вместо слов Христа «Блаженны плачущие; ибо они утешатся» он пишет:. «Desdichado el que llora, porque ya tiene el habito miserable del llanto». ( то есть : Несчастны плачущие , ибо жалк ая это привычка - плакать .)
- Вместо завета «И соблюди закон Господа Бога твоего» предлагает : «No hay mandamiento que no pueda ser infringido, y tambien los que digo y los que los profetas dijeron». (то есть: Нет закона, который нельзя нарушить. Таков и Мой Закон, и тот, что пророки дали.)
- Завет « Не убивай » он заменяет заветом : « El que matare por la causa de la justicia, o por la causa que el cree justa, no tiene culpa». (то есть: И тот, кто убил справедливо, или думая, что справедливо - не повинен тот.)
- Вместо завета: «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну», он советует: « Si te ofendiere tu mano derecha , perd o nala ; eres tu cuerpo y eres tu alma y es arduo , o imposible , fijar la frontera que los divide » . (то есть: И если правая рука соблазняет тебя - прости ей. Ты сам - и душа и тело твоё, и нельзя разделить их). И так далее.
Отрицая таким образом христианское мировоззрение, что же Борхес предлагает взамен или что ему предпочитает?
Как он сам признаётся в «Бессмертном», самыми разумными ему представляются языческие религии индуизма, в которых мироздание рассматривается как замкнутое колесо без начала и конца, и всякая жизнь есть результат прошлой и порождение будущей. ( « Maz razonable me parece la rueda de ciertas religiones del Indostani, en esa rueda, que no tiene principio ni fin, cada vida es efecto de la anterior y engendra la siguiente, pero ninguna determina el conjunto».) Эта его позиция «вечного возвращения» ( eterno retorno ) в «Доктрине небес» обосновывается развитием трёх аргументов: астрологией, свидетельством Ницше и, как он выражается, «концепцией подобных, но не идентичных циклов» (хотя в других его сочинениях эти циклы выступают абсолютно идентичными, повторяющимися точь-в-точь).
В «Вавилонской библиотеке», где последняя представлена в качестве прообраза Вселенной, Борхес проводит мысль о полном отсутствии в ней порядка, ибо единственный порядок, наблюдаемый им в ней, - это вечно повторяющийся беспорядок. Если бы вечный странник, как он говорит, пустился в путь в каком-либо направлении, он смог бы убедиться по прошествии веков, что те же книги повторяются в том же беспорядке, который, будучи повторенным, становится порядком.
В другом его сочинении «Вавилонская лотерея » вселенная предстаёт Вавилоном, где жизнью всех правит лотерея, то есть «бесконечная игра случайностей».
Итак, мироздания как такового нет, как нет и Бога, а есть только абсолютный и вечный хаос. Как же быть человеку в этом, непонятно кем и для чего созданном мире?
Свою персональную точку зрения по этому поводу Борхес выражает в «Истории вечности»: “ Es una pobre eternidad ya sin Dios , y aun sin otro poseedor y sin arquetipos . La formul e… Sentirse en muerte “. Ощущать себя в смерти - вот формула для человека. Если вечность бессмысленна и мучительна, то смерть является спасением. Этим выводом заканчивается рассказ «Бессмертный». Им же проникнут рассказ «Утопия усталого человека» , где проводится мысль о естественности самоубийства, так как человек является, как хозяином собственной жизни, так и хозяином собственной смерти, и вполне может убить себя, если захочет.
A бсолютно ясно, что такой вывод является прямым следствием постулата о бессмысленности нравственности. По Борхесу, Богу совершенно безразлично, кем ты был в жизни, убийцей, жертвой или спасителем, потому что, как каждый человек, так и Бог, заключают в себе всё: и Каина и Авеля одновременно. ( См., например, в « Теологах», в «Истории воина и пленницы», в «Биографии Фадея Сидора Круз») В стихотворении «15 монет» он говорит:
«… Hubo por vez primera la muerte.
Ya no recuerdo si fui Abel o Cain»,
(Впервые была смерть.
Уже не помню, был ли я Авелем или Каином)
также в « Прочих расследованиях »:
« Yo y el Otro; yo y mi doble que es mi amigo y mi enemigo. Identidad de los contrarios: Cain y Abel, traidor y heroe, victima y verdugo » ( Я и Другой ; я и мой двойник , который является моим другом и моим недругом . Тождество противоположностей: Каин и Авель, предатель и герой, жертва и палач).
Основываясь на постулате о двойственности человека Борхес оправдывает любой его поступок :
«… todos nuestros actos son justos, pero tambien son indiferentes . No hay meritos morales o intelectuales … …Por sus pasadas o futuras virtudes, todo hombre es acreedor a toda bondad, pero tambien a toda traicion, por sus infamias del pasado o del porvenir» . ( Все наши акты справедливы, но также индифферентны. Нет ни моральных, ни духовных критериев... По своим прошлым и будущим достоинствам любой человек способен на всяческое добро, но также он способен на всяческое предательство в связи со своей прошлой и будущей низостью) (Бессмертный). Но тут невольно возникает вопрос: что же для Борхеса является «низостью» , если не существует морали, которая бы её определяла как таковую?
Идеология Борхеса оставляет очень угнетающее впечатление. Она абсолютно тупиковая. В связи с этим фигура его представляется довольно трагической. В произведениях Борхеса нет понятия о духовной любви, ибо отрицая мораль и разум, он тем самым отрицает и любовь. Вместе с тем, отрицая эти понятия, он тем самым их соединяет, ибо подспудно понимает, что они неразрывны и лежат в основе жизни, однако по какому-то непонятному упорству не хочет признать этого и предпочитает смерть. Теряется всякое значение жизни. Вследствие этого и в живых людях он видит всего лишь теней, продуктов чьих-то сновидений. Как бы в противовес словам Божьим, который на вопрос Моисея, как Его имя, ответил: « Я есмь сущий» (Исх 3 , 14), Борхес в своём « Everything and Nothing », говоря устами Творца, якобы говорит, Шекспиру: “ Yo tampoco soy ; yo so ne el mundo como t u so n aste tu obra , mi Shakespeare , y entre las formas de mi sue n o est a s t u, que como yo eres muchos y nadie ” , правильный перевод которого звучит так: « Я тоже не есмь сущий, Шекспир мой, я выдумал этот мир, как и ты свои созданья, и ты, подобный мне, который суть всё и ничего, являешься одной из форм моего сна».
Эта же мысль прослеживается в его стихах : “ Сон ”, “ Сон Алонсо Кихано ”, “ Слепой ”, “ Белая олениха “, в рассказе “ Круги руин “ и пр.
Каков же должен быть результат такой идеологии? Страшно себе представить, ибо единственно возможное следствие распространения подобных взглядов на жизнь - это полнейший произвол и насилие, абсолютное разрушение образа Божьего в человеке, по которому он был создан, закон джунглей на земле и тому подобное. Впрочем, этот закон уже полным ходом действует в мире. И к сожалению, сознательно или нет, но Борхес своими произведениями способствует его развитию. Кто говорит устами немца на последней странице « Немецкого реквиема » о построении «нового порядка насилия и меча в мире» ? Кто говорит: « Сегодня на землю нисходит безжалостная эпоха. Ее выковали мы — мы, павшие первыми. Разве дело в том, что Англия послужит молотом, а мы — наковальней? Главное, на земле будет царить сила, а не рабский христианский страх. Если победа, несправедливость и счастье не для Германии, пусть они достаются другим. Да будет благословен рай, даже если нам уготован ад» ? . Немец, готовый пожертвовать Германией во имя других народов ? Маловероятно. Тогда кто же говорит здесь устами немца?... Вопрос остаётся открытым.
Кажется, не удовлетворённый собственными выводами, Борхес всё -таки ищет того самого Бога, которого отрицает. Где-то в глубинах его сознания теплится надежда, выраженная в его рассказах « Алеф », « Заир » и « Роза Парацельса »: а вдруг он сможет найти Его... в Кабале....
Как бы то ни было, несмотря на огромнейшую эрудицию Борхеса и красочное воображение художника, его мировоззрение не может быть приемлемым для христиан, ибо оно тянет человечество обратно к хаосу. Жизнь же можно сравнить с цветком, который был выращен Создателем, именно благодаря упорядочению хаоса. Этот порядок называется нравственностью . Она лежит в основе жизни. Отрицать её значит отрицать справедливость, в которой человек так нуждается. В конечном счёте, не важно, какую веру исповедует человек, он всегда требует к себе нравственного отношения. В противном же случае кричит: «Это несправедливо!»
Буэнос Айрес 2006